Esquire \ Правила жизниEsquire \ Правила жизни Опции

[Bonjorno]

В этой теме я буду выкладывать статьи из рубрики "Правила жизни" журнала Esquire.


Брюс Уиллис.
45 лет, актер, Лос-Анджелес

В детстве я заикался. Причем сильно — едва фразу мог договорить. А если вы заика, вам всегда не по себе, всегда что-то подсознательно мешает. Люди с вами чувствуют себя неловко, потому что хотят помочь вам справиться с предложением, а вы от этого запинаетесь еще больше — словом, порочный круг. Родители помогли мне просто тем, что как бы не замечали моего недостатка. В таких случаях сострадание и любовь — лучшие лекарства.

Когда тебе приходится туго, есть два варианта: покориться или пройти сквозь огонь. Я думал: ладно, я заика. Зато я могу вас рассмешить, так что вы об этом забудете. Этакий фокус. И я всегда старался развеселить приятелей, откалывал номера, чтобы посмешить сверстников, хотя это вряд ли казалось таким уж забавным нашим учителям.

Я не хотел считать себя неполноценным и попросился на роль в школьном спектакле. Классе в восьмом. Вышел на сцену — и случилось чудо: я перестал заикаться! А после конца спектакля начал снова. Стоило мне притвориться кем-то другим, не собой, как мой дефект пропадал. Из-за этого мне все больше и больше нравилось играть на сцене. Я сражался с заиканием целые годы и наконец победил. Поступая в колледж, я уже знал, что хочу быть актером.

Когда мне было чуть больше двадцати, по нелепой случайности погибли несколько моих друзей. Примерно тогда же брата на шоссе сбила машина. Он отлетел метров на двадцать, а потом полгода лежал в больнице. Вскоре у сестры определили тяжелую форму лимфоматоза. Сейчас у нее полная ремиссия, но был короткий период, когда мы думали, что она вот-вот умрет. Так что я почти всегда ощущал, как хрупка жизнь. Говорят, боль — привилегия живых: когда умираешь, страдания прекращаются. Я в это верю. Когда думаешь о смерти, своей или чьей-то еще, чувствуешь, что умом этого не понять.

Лет до тридцати я прожил в Нью-Йорке — наверное, это была самая сумасшедшая пора в моей жизни. До сих пор улыбаюсь, как вспомню. Обязанность была только одна: успеть вовремя в театр. Никаких забот. В двадцать пять можно транжирить нервные клетки миллионами.

Потом я стал телезвездой, потом кинозвездой. Взмыл вверх на волне славы и тогда понял, в чем минус такой удачи. Это потеря анонимности. ТВ-шоу, фильмы, интервью в журналах и на телевидении, сплетни — все вместе создает голограмму, которую люди принимают за тебя. Но это иллюзия. Такая же, как иллюзии религии и власти. Было время, когда я страшно злился и протестовал. Теперь стал намного спокойнее. И все же — вы уж меня извините — я не буду ничего говорить о своей личной жизни. У меня осталось так мало личного, что я не хотел бы им делиться.

Я знаю, что такое быть знаменитым, и благодаря этому хорошо понимаю, что такое настоящая дружба. Большинство моих друзей знали меня еще тогда, когда я был гораздо беднее. И все они до единого помогают мне не относиться к теперешнему положению слишком серьезно.

Прежде я не отделял жизнь от работы. Но когда меня закидали камнями после «Гудзонского ястреба», я научился отделять одно от другого. Теперь на работе веду себя как любой другой человек: просто стараюсь делать все, на что способен.

Когда я был мальчишкой, сорокапятилетние казались мне стариками. Сейчас я не чувствую груза лет, но вижу морщины у себя на лице. Слишком много смеялся! В душе-то я еще молодой, лет на двадцать пять. Но пить бросил. Когда у тебя свои дети, нехорошо напиваться. Я хочу прожить подольше ради своих детей. Хочу еще с их детьми побегать.

Есть такая картина с идущим человеком: он начинает с момента, когда был еще крохотным младенцем. И вот он идет и идет, становясь высоким и сильным, а потом понемногу стареет, горбится, у него подкашиваются ноги… Я бы всем посоветовал повесить эту картину себе на стенку. Так человек может каждое утро вставать и говорить: «Вот в какой точке жизненного пути я сейчас нахожусь». Если смотреть на эту картину каждый день и спрашивать себя, сколько лет вам еще осталось, вы научитесь не тратить время попусту. Жизнь коротка, даже если доживешь до девяноста. Живи на полную катушку — вот как я считаю. Цени каждый миг, каждый час, каждый день, потому что не успеешь и глазом моргнуть, как все кончится. Я абсолютно уверен, что для большинства людей их смерть становится неожиданностью.

[MultiTabs]

Артур Кларк
Писатель-фантаст, 88 лет, Шри-Ланка




Артур Кларк
Писатель-фантаст, 88 лет, Шри-Ланка

Стенли Кубрик искал человека, который мог бы написать сценарий «Космической одиссеи», и ему указали на меня (Кларк и Кубрик — авторы сценария «Космической одиссеи 2001». — Esquire). Кубрик сказал: «Что? Этот псих, который живет на дереве в Индии?»

Я живу в Шри-Ланке с 1950-х годов. Почему? Коротко отвечу: а как насчет пятидесяти английских зим? Ненавижу английскую погоду. Я приехал в Шри-Ланку нырять — и это было даже получше Великого барьерного рифа. Я понял: вот место, где надо жить.

Для меня мир — одна большая деревня.

Не люблю обобщений, но в любом городе мира можно найти и счастливо выглядящих людей, и несчастно. Все из-за погоды. Глупо я буду выглядеть, если на улице ветер и снег, а я иду с улыбочкой до ушей. Может, поэтому здесь больше улыбаются. Главное — что в Шри-Ланке, что в Лондоне — человеческое дружелюбие. Некоторые же просто не способны заводить друзей.

Я редко пью: так, пропускаю иногда стаканчик шерри Harvey’s Bristol Cream — единственный напиток, который я признаю. А пиво… Пиво — это же от слова «пи-пи»! Гадость ужасная.

Эпитафия нашей расе, написанная бегущими светящимися буквами, будет гласить: «Тем, кого боги хотят уничтожить, они сначала дают телевизор». Мы становимся расой созерцателей, а не созидателей. Но с другой стороны, смотреть телевизор — все равно что дышать: без него не обойтись. Человек может дольше прожить без еды, чем без информации. Загвоздка — в образовательной системе: людей надо обучать разборчивости. Только самодисциплина сможет противостоять тем волшебным силам, которые еще только будут вызваны нами к жизни. Иначе все станем морскими губками.

Деньги? Цып-цып-цып, мои хорошие. Чем их больше — тем лучше. С деньгами не всегда у меня клеилось: в 1945-м за мою идею спутникового вещания (Кларк в журнале Wireless World предложил принцип спутниковой связи. — Esquire) мне заплатили 15 фунтов. Тогда все деньги у меня уходили на научную фантастику и граммофонные пластинки.

Интернет я называю World Wide Wait: целая вечность пройдет, прежде чем получишь то, что надо.

Никогда не был в казино. В чем смысл? Нужно просто слепо полагаться на удачу. Это все шанс, шанс. Я не могу так. Я верю только в разум и логику.

Я мало сейчас думаю про прошлое — я уже там был. Мне больше интересно, что будет со всеми нами.

Сейчас интерес к космосу частично угас — и это понятно: такие волнительные мечты, как встреча с инопланетными существами, не материализовались. Интерес вернется, когда мы начнем заселять планеты. И это нам очень нужно. Когда народы открывают новые рубежи — появляются Гомер и Шекспир. Когда открывать больше нечего, наступает срок появиться Марселю Прусту, чей горизонт под конец жизни был ограничен одной комнатой. Неоткрытых континентов больше нет — человеку некуда больше двигаться. Как доказали психологи, человек быстро сходит с ума, если его изолировать от внешнего мира в тихом, темном помещении. Общество тоже может впасть в безумие при отсутствии достаточных побуждений к действию. Назревает бегство человека с Земли — оно и послужит толчком к началу новой эпохи Возрождения, к новому романтизму. Чувство изумления, почти утраченное нами, вернется — и с ним дух приключений. Элизабет Тейлор — такие женщины меня всю жизнь привлекали. Она мне как-то написала на своей фотографии: «Пусть твое будущее всегда будет весной». Неплохо, да? Из какой-то песни, кажется.

Наука и женщины — страшно разные вещи. Ты женился — и то и другое вдруг начинает казаться самым главным в жизни. Но так не бывает, чтобы и то и другое одновременно были главным! Моя супружеская жизнь продлилась всего шесть месяцев. Жаль, что так вышло. Мэрилин уже мертва сейчас, и у меня не осталось никаких связей с ее семьей. Если я обидел Мэрилин — мне, правда, очень жаль. Наверное, моя самая большая ошибка в том, что я так и не был по-настоящему женат.

Люди, возможно, на самом деле хуже, чем я о них писал. Но я думаю: если тебе в принципе нравятся люди — возможно, они от этого твоего мнения становятся лучше.

О чем я мечтаю? Было бы неплохо, если бы Билл Гейтс доставил меня на личном самолете в Сомерсет, в Англию, где мой родной дом. Я бы взглянул на него одним глазком — и был бы абсолютно счастлив. Но я и хочу этого, и боюсь одновременно: в этом доме сейчас одни лишь призраки.

Я стал нырять, потому что хотел ощутить невесомость, почувствовать себя в космосе. Я занялся наукой из-за детских игральных карт. На них были динозавры — а я всю жизнь сходил с ума по динозаврам. У меня и сейчас в саду вместо садового гнома — динозавр.

У меня было идиллическое детство — как в английской литературе. Я вырос на ферме. Там по соседству жила семья Килл — их мальчики давали мне журналы с научной фантастикой. Моя мать рассказывала мне истории про привидения. Брат Фред думает, что так я и стал писателем. Еще помню, как мать кричала на меня: «Чертов идиот!» Как она была права. Не помню, чтобы хоть один раз танцевал. Ну, может, пару разиков было. Нет, танцульки — это все не для меня. Я иногда страшно старомоден.

Полиомиелит (Кларк болен им с 1962 года. — Esquire) — это не та штука, с которой можно сражаться. Делаю, что врачи говорят. Просто живу с этим. Поверьте: 88 лет и болезни — это намного лучше, чем альтернативный вариант.

Многое из того, что я предсказывал, — не сбылось. Но никаких разочарований с моей стороны. Да, я думал, что планеты будут заселены в 2000 году. Зато теперь возможны такие вещи, как Esquire на русском. Это же фантастика — я серьезно. Просто не верится — если вспомнить, что из себя представлял мир еще каких-нибудь тридцать лет назад.

Я был в СССР в 1984 году. В Ленинграде, куда бы мы ни ехали, — везде на нас глазели, на наш шикарный правительственный лимузин. Гадали: что это за шишку там везут. Помню, нас остановил милиционер, попросил у водителя документы. Ничего себе, думаю. «Скучно ему на посту, хочется чем-нибудь заняться — вот и решил нас проверить», — объяснили мне мои гиды. Еще помню, что в СССР всех женщин почему-то звали Светланами: Светланой была жена моего друга космонавта Алексея Леонова. Светланой была моя переводчица. Я ей рассказываю, как обедал как-то в Нью-Йорке с дочерью Сталина, и ее тоже звали Светланой. Она мне отвечает: «Так меня в честь нее и назвали».

Чаще всего люди утрачивают способность к дерзанию. На этом все — можно ставить точку.

Рэй Бредбери? Мы с ним знакомы — милый человек. Может, он допишет мою книгу «Последняя теорема»? Мне уже не осилить. Эй, Рэй!

Хорошо быть номинированным на Нобелевскую премию (в 1996 году Кларк был номинирован за идею спутниковой связи. — Esquire), но так, чтобы тебе не грозил ужас победы. Иначе пришел бы конец моей спокойной жизни. Тем более что у меня уже есть рыцарский титул — я «сэр», и мне хватает.

От заботливости, как и от других добродетелей, мало толку — если она не бессознательна.

Действительно цивилизованным достоин называться тот, кто способен увлеченно трудиться всю свою жизнь. Даже если ему не нужно зарабатывать на хлеб насущный.

Бессмертие будет достигнуто в 2090-х годах — я утверждал это в 1960-х. До сих пор говорю: если человек здоров и у него хорошая память — не вижу никаких возражений против того, чтобы он жил вечно. Но если прожить тысячу лет… Думаю, ему будет немного скучно.

Я до сих пор утверждаю, что машину времени нельзя изобрести: отправившись в прошлое, ты можешь так изменить настоящее, что тебя самого в нем не окажется. Телепортация — вот это вполне осуществимо. Только сам процесс разложения человека на элементы, а потом сборки будет занимать много времени. Проще — дойти.

Я так плодовит на книги, потому что всегда относился к писательству как к хобби.

Ненавижу жестокость — любого рода, как к людям, так и к животным. Мой дедушка был охотником, но охота в те времена являлась необходимостью. Сейчас — нет, а мы продолжаем убивать. Я не имею в виду, конечно, убийство курицы.

Пришельцы — чушь собачья. Нет ни одного достоверного факта, подтверждающего их существование. А тарелочки — это или чьи-то шутки, или ястребы.

Я принес себя в жертву науке? Умру от смеха. Это вовсе не так. Я получал массу удовольствия. Ничего больше не умел делать — и не делал.

Я неплохо устроился. У меня здесь огромная библиотека. Дышу океаном. Слушаю музыку — в основном симфоническую и фортепианные концерты. Или, например, последний альбом Rolling Stones.

У меня на столе две полки со времен войны, когда я служил в авиации (Кларк во время войны работал над секретным заданием: радаром. — Esquire). На одной написано «IOR», что значит: «бомбы — к полной готовности». Сюда я кладу бумаги, которые надо изучить немедленно. «AOG» на второй полке значит: «самолеты — на посадку». Эти дела подождут.

Ко мне приезжал недавно Алексей Леонов, и Эдвин Олдрин (второй человек, ступивший на Луну. — Esquire) был у меня. Юрий Гагарин тоже был в Шри-Ланке. До сих пор храню подарок Леонова — обломок самолета, в котором разбился Гагарин.

Ни одна страна не может позволить себе отвлекать одареннейших своих граждан на такие нетворческие и паразитические занятия, как реклама, право и банковский бизнес.

Смехотворная теория: американцы не были на Луне, а фильм про высадку «Аполло» на самом деле сняли мы с Кубриком. Все эти разговорчики ведут люди, которые вовсе не являются идиотами, но притворяются ими — самый опасный тип. Да, кстати, раз я написал сценарий к такому фильму — почему же мне до сих пор не заплатили за услугу? Несколько лет назад, ради смеха, я даже послал в НАСА письмо с этим вопросом.

Вот мое пророчество: цифровую эпоху сменит эпоха голографии. Мне подарили недавно стеклянный куб, внутри которого — голографический рисунок. Настоящее чудо.

Разум, как и другие качества, развивается в борьбе. Несколько миллионов лет назад дельфины и киты покинули поле битвы на суше и вернулись в море. Мозг у них мощнее и больше нашего — они могли быть равными нам. Но неизменность окружающей их морской среды не предъявляет особых требований к разуму. Я хочу сказать, что только тупицы останутся на земле — истинный гений расцветет лишь в космическом пространстве.

Чего я боюсь? Где эта ужасная белая моль, которая здесь летала?

Совет начинающим писателям: читайте по крайней мере одну книгу в день, пишите как можно больше. Изучайте воспоминания писателей, особенно записки Сомерсета Моэма. Писательские курсы — это все тоже очень пригодится. Но только все авторы, которых я знаю, были самоучками. Хемингуэй сказал как-то: «Профессия писателя не требует полной занятости».

Не хотел бы я сейчас владеть автомобилем: на нынешней ранней стадии своего технического развития автомобиль владел бы мной. Я даже не могу в нем читать.

Мой персональный рай выглядит так: вокруг меня мои книги. Но они и так вокруг меня. Чего мне не хватает, так это собачки, чихуахуа по имени Пепси. Она когда-то жила у меня. Еще жила горилла, похожая на Кинг-Конга. А кстати, это здание в Нью-Йорке, Empire State Building, по которому карабкается Кинг-Конг, — оно еще на месте?