Esquire \ Правила жизниEsquire \ Правила жизни Опции

[Bonjorno]

Джим Кэрри



Когда надо давать такие интервью, я иногда очень нервничаю. Думаю: «Ой, блин, ну о чем еще рассказывать-то?» Серьезно: про фургон я уже рассказывал, про отца рассказывал, обо всем рассказывал. После пятого или шестого вопроса меня так и подмывает сочинить что-нибудь новенькое. Приходится делать над собой жуткое усилие, чтобы удержаться от брехни.

Мои главные правила жизни? Первое: помни, если тебя преследует чувство: «Жизнь идет как-то не так, я не занимаюсь тем, чем мне следует заниматься», то об тебя все будут вытирать ноги. Второе: никогда не воспринимай себя слишком серьезно. Когда мой агент, мой поверенный и два моих менеджера обговаривали мой гонорар за «Кабельщика» — а происходило это у меня дома, мы общались с той стороной по телефону в режиме громкой связи… — так вот, мы все были наряжены в белые махровые халаты а-ля Эйс Вентура.

Комик не обязательно изменяет мир своим искусством, но он может сделать жизнь в нем более сносной. Прежде чем моя карьера стронулась с мертвой точки, я пятнадцать лет выступал в комедийных клубах. По ночам ворочался в постели и размышлял над психологией публики, пытался разобраться, что людям нужно, в чем они испытывают потребность. И мне кажется, я понял, где собака зарыта. Я умею сделать так, чтобы люди часа на два обо всем забыли и как следует повеселились. Я помогаю им расслабиться. Иногда я — как пластырь на ране, а иногда мой труд — маленький вклад в их исцеление.

Лучшие дни нашей жизни часто одновременно бывают самыми тяжелыми. Когда я играл Эйса Вентуру, это было самое счастливое время в моей жизни. И одновременно самое трудное: у меня начались нелады с женой. В каком-то смысле меня спасло то, что я — комик. Меня спасло то, что я смотрел на жизнь с юмором — видел страдания насквозь. Говорят, что юмор — в действительности злость, но ведь злость — это на самом деле вытесненная в подсознание боль. Несколько лучших комедийных сцен в своей жизни я сыграл в ту пору, когда ссорился с женой, когда мне было совсем хреново.

Верно, моя семья скатилась на самое дно общества, когда мне было шестнадцать. Нам, детям, пришлось пойти работать. Мы стали семейной бригадой уборщиков — отчищали в туалетах сиденья от лобковых волос. Я возненавидел весь мир — мне было страшно обидно за то, что жизнь так обошлась с моим отцом. Но о детстве и юности мне рассказывать скучно.

Ни при каких условиях не могу смотреть чужие фильмы — где я не снимался. Если схожу на такой фильм, потом думаю: «За эти два часа, которые я провел в кино, я наверняка мог бы выдумать какую-нибудь отвязную штуку, то, чего еще на экране не бывало«. Просто с ума схожу оттого, что потратил время!

Можете не верить, но в детстве я был болезненно застенчив. Такого зануду как я земля не рождала. Со мной никто — серьезно говорю, никто! — не разговаривал. «Кто, Джим? Да он псих, понял? Хрена с ним водиться!«И вдруг до меня дошло: те клоунские номера, которые я откалывал дома, могут проскочить и в школе. Отлично помню, как попробовал в первый раз: прихожу в школу и начинаю падать ВВЕРХ по лестнице. Вокруг все просто взорвались от смеха. Я был «Джим-придурок», а стал «Джим, конечно, тот еще дебил, но прикольный!» Это и было начало конца.

Нелегко первым заговаривать с женщинами. Ты можешь, как никто, импровизировать перед камерой, ты можешь фонтанировать гениальными идеями, но когда нужно сделать несколько шагов и произнести: «Здравствуйте, вы мне нравитесь. Вы согласитесь, если я приглашу вас пообедать?..«- это совсем другое дело. У меня всегда поджилки трясутся. Иногда перебарываешь страх, а иногда не удается. Но я себя за это не ругаю. Думаю, мне не хочется превращаться в типа, которому все по фигу, который может подвалить к любой со словами: «Привет, малышка». Нет, я ни за что не согласился бы стать таким.

Я люблю музыку. Всю жизнь, с детства. Мой отец был кларнетистом и саксофонистом, и у нас дома всегда звучала музыка биг-бендов. Моя дочь тоже настоящая фанатка джаза. Когда приходит ко мне в гости, ставит Майлза Дэвиса. А ведь ей восемнадцать! Она в джазе разбирается лучше меня. Когда она приезжала ко мне в Нью-Йорк, мы ходили в «Леннокс-ланж» в Гарлеме, смотрели, как джазисты играют вживую и все такое, и это здорово: мне удалось сделать для нее то, что в свое время сделал для меня мой отец. Я увлекался эстрадными комиками, и отец водил меня в «Юк-Юкс» на Черч-стрит.

Там-то, в «Юк-Юксе», и состоялось мое первое выступление. Я все отчетливо помню. Жуткая была забегаловка: две дорожки боулинга и перед ними — сцена. Публика там была продвинутая: ребята в водолазках, светочи интеллекта, и величайшим удовольствием для них было, если на сцену выходил какой-нибудь лох. Меня выпустили после парня, который рассказывал анекдоты о Гитлере. И вот я выхожу, в желтом полиэстровом костюме (мама посоветовала), и начинаю исполнять репертуар Сэмми Дэвиса-младшего. Не знаю уж, чем я не понравился. Во всяком случае, администрация клуба явно не любила Сэмми Дэвиса-младшего. Они тут же врубили из-за кулис тот кусок из Jesus Christ Superstar, где поют: «Распни его! Распни его!» Звукорежиссер крутил ручки, чтобы мой микрофон издавал всякие звуковые эффекты, а конферансье из-за кулис бурчал в свой собственный микрофон: «Вот занудство, вот занудство«. После этого я два года не мог выступать в качестве эстрадного комика — не мог себя заставить.

В чем источник вдохновения? Я много беру из поведения животных. Когда я был начинающим актером, у меня жил кот с большими странностями. Иногда у него уши типа как отъезжали назад — это был знак, что он вот-вот дико набедокурит. Однажды, глядя на кота, я вдруг смекнул: ага, вот что мне надо делать! Пусть у публики возникнет чувство, что я сейчас начну карабкаться по занавескам, что я выкину что-нибудь безумное.

Я всю жизнь верю в чудеса. Не знаю уж, происходят ли они на самом деле или так только кажется благодаря вере. Но мне кажется, в том и есть сущность веры: если ты веришь, что можешь что-то сделать, вероятность успеха возрастает. Во втором классе у нас появилась новая учительница-ирландка. Она сказала: «Если я молюсь Пресвятой Деве Марии, прошу о чем угодно и она дает мне все, чего бы я ни попросила«. Пришел я в тот день домой и помолился Деве Марии о велосипеде, велосипеде «Мустанг». Отец по бедности не мог мне купить велосипед, а у всех моих друзей были «Мустанги». И вот через две недели прихожу из школы домой, прохожу через гостиную в свою спальню, и тут входит брат и говорит: «Чего здесь сидишь? Видел, что у нас на кухне?» Это был мой «Мустанг». Я выиграл зеленый велосипед «Мустанг» в лотерею для покупателей, хотя даже в ней не участвовал, никуда не отсылал купоны!

У нас в школе была еще одна замечательная учительница. Я до сих пор не поблагодарил ее публично за все, что она для меня сделала. Ее звали Люси Дервэтис и она преподавала нам тексты «Битлз». Серьезно: «Тема сегодняшнего урока — Eleanor Rigby. Мы разбирали текст с начала до конца, обсуждали, что может значить каждое слово, доискивались до подтекста, до двойного смысла — это было ужасно здорово. А еще Люси Дервэтис добилась, чтобы я не хулиганил на уроках, а изливал свою энергию, устраивая в конце учебного дня шоу. Она мне сказала: «Если ты будешь вести себя прилично и не мешать другим ученикам, то в конце последнего урока, после того как сделаешь задание, я дам тебе пятнадцать минут — выступай!«Я справлялся с заданием и, вместо того чтобы отвлекать одноклассников, сочинял себе репертуар, обдумывал, как поядовитее протащить учителей и всякое такое. Между прочим, Люси Дервэтис тогда конфисковала у меня пару своих портретов моей работы. Шаржи, которые я на нее рисовал на задней парте. А спустя много лет, когда я стал знаменитым, вернула мне их по почте.

У меня не жизнь, а сон сумасшедшего. Порой вообще в настоящий бред переходит, серьезно. Недавно у меня в гостях был Джордж Мартин (продюсер Beatles. — Esquire). Я с ним три часа разговаривал. К такому привыкнуть невозможно. Он очень скромно держался. Подошел, пожал мне руку и говорит: «Для меня большая честь с вами познакомиться«, а я ответил: «Ладно мне лапшу на уши вешать! Блин, неужели вы это серьезно?»

Оборотная сторона славы? Нельзя воровать в супермаркетах, даже если очень хочется.

Если я играю слишком много драматических ролей, то становлюсь ужасно серьезным. А если перебор с комедийными? Скучно становится. Начинаю думать, чем бы еще заняться. По мне, лучше слыть человеком-загадкой и браться за те роли, в которых меня никто не ожидает увидеть. Я хочу, чтобы мои фильмы были близки народу. Я человек, у меня тонкая кожа, и если в моих фильмах это чувствуется, я ими горжусь.

У многих из нас есть чокнутые родственники. А некоторые из нас в глазах своих родственников — сами чокнутые.

Оглядываться в прошлое очень интересно. Я хочу сказать, оглядываешься — а там полное безумие, просто чума. И, наверно, с тех пор ничего особенно не изменилось.

[Bonjorno]

Cэр Алекс Фергюсон



Не позволяйте успеху вскружить вам голову. С тремя из своих лучших друзей я познакомился еще в яслях, и мы дружим вот уже шестьдесят лет.

Нельзя жить сегодняшним днем. Футболисты стареют или получают травмы, и команду приходится обновлять. Нынешний «Юнайтед» — уже четвертый из тех, что я создал.

Принимайте победу со смирением, а проигрыш — с достоинством.

Я был так упорен в футболе, потому что не хотел опять идти в механики. Я родился в Глазго в районе Гован, где живут трудяги. Мой отец поставил условие, что у меня должна быть профессия, и я пять лет был подмастерьем, а потом год работал механиком.

Лучше всего мне работается в семь утра, пока все еще спят. Когда я впервые взялся за «Манчестер», я приходил на работу к семи часам и в девять вечера еще был там.

У молодых есть огромный плюс: они ничего не боятся. Мальчишкой я лазил на деревья за голубями, а теперь мне страшно выглянуть из окна пятого этажа. Рональдо и Руни играют без всякого страха. Они говорят: дайте мне мяч, а остальное — моя забота.

Меня поражает, насколько умны мои собственные сыновья.

Сейчас в британском футболе нет команд вроде «Уимблдона», которые просто гнали бы мяч вперед. Мы научились кое-чему у Венгера, Жерара Улье, Бенитеса, теперь вот учимся у Моуринью, и это хорошо, качество игры стало намного выше. И в «Юнайтед» есть европейские тренеры — например, мой помощник Карлос Кейруш.

Моуринью выиграл больше, чем я в его возрасте, но я не трачу время на то, чтобы сравнивать себя с кем бы то ни было. В конце концов, он провел в Англии только год. Здесь всем заправляю я — академией, резервами, покупкой игроков. В Европе все по-другому: утром тренер принимает команду, но я не уверен, что он остается тренером после обеда.

Я ставлю для себя цели и помимо футбольных. Я покупаю скаковых лошадей. У меня появились новые интересы — вино, французский. А еще я пробую играть на фортепьяно.

Нынешние футболисты считают, что принадлежат к рабочему классу, но это чепуха. При их-то колоссальных доходах! Но мне нравится, что они так думают.

Я боготворил Скотта Саймона, моего старого тренера в «Рейнджерс». Он никогда не критиковал своих игроков публично и с большим подозрением относился к прессе. Однажды, в очень туманный день, ему позвонили журналисты и задали невинный вопрос: будет ли матч. Он ответил: «Без комментариев».

Некоторые тренеры седеют, а то и лысеют одним махом. Я пока что не совсем поседел.

Иногда ради победы стоит рискнуть. Как-то раз мы проигрывали 0:1 «Уимблдону» в кубковом матче; в их воротах стоял наш вратарь Питер Шмейхель, Брюса с Паллистером мы выдвинули вперед, а позади в центре остался один Деннис Ирвин, пять футов восемь дюймов, который должен быть держать Джона Фашану, шесть футов три дюйма. Правда, тот матч мы все равно проиграли.

У меня есть кое-что общее с Мухаммедом Али. Он называет себя гениальным пианистом, но его друзья говорят, что он умеет играть лишь одну песенку — «Теннессийский вальс». И это как раз та единственная песенка, которую умею играть я!

[Victoryna]

Видела в продаже "Esquire", около 50 гривен

[Bonjorno]

Видела в продаже "Esquire", около 50 гривен

Стоимость журнала выше, чем у Men's Healh и прочего ширпотреба, но это стоит того. Как ни странно, но среди недорого мужского глянца лучший - Playboy.

[Bonjorno]

Рон Джереми.

За последние 26 лет я снялся в 1750 фильмах. Приблизительно, конечно же.

Юмор — это обязательная составляющая хорошего порно. Так мне кажется. Но мне постоянно говорят о том, чтобы я прекратил шутить после того, как начинается долбежка. Один порноделец сказал мне, мужчина не может одновременно смеяться и испытывать эрекцию. Что касается меня — это полная чушь. Но приходится соглашаться.

В моей семье все как на подбор: адвокаты, учителя, дипломаты, церэушники, чиновники. У половины моей семьи есть звание магистра, у другой — доктора. Мать, которая умерла через год после того, как я снялся в первом фильме, сказала мне: «Рон, ты пляшешь под какой-то другой барабан».

Все-таки я ужасно старомоден. Мне нужно, чтобы была интрига, сюжетная линия. Здесь я иду исключительно от моего актерского образования. Я отношусь к старой школе, где люди хотят видеть легкую игру, или хотя бы поглаживания перед тем, как женщина обнажит свое тело. Давайте послушаем диалоги! Вникнем в характеры! Мне совершенно не нравится, когда происходит что-то вроде «вот ваш кофе… ешь меня!»

В нашем деле используются космические количества виагры. Но я не скажу о ней ничего хорошего. Знаю, это работает, но у парней возникают серьезные проблемы — голова кружится и искры сыплются из глаз. Я не использую ничего. Пока мне просто не нужно.

Однажды я переспал с 87-летней женщиной. Для меня это было как социальная благотворительность. Я хотел доказать всему миру, что никто не может быть слишком старым, чтобы заниматься сексом. Эта женщина, ее звали Рози, поместила в газете объявление, где писала, что ищет любовника. Потом она изъявила желание сняться в порнофильме. Мне предложили огромные деньги за эту роль, поскольку все парни отказались наотрез. Я не взял денег. Самый удивительный момент в этом фильме, когда Рози вдруг говорит мне: « Знаешь, а ведь у мужчины моего возраста уже не бывает эрекции». Я сказал ей: «Рози, все мужчины твоего возраста умерли 10 лет назад». Жестоко? Нет. Когда мне будет 87, я бы очень хотел, чтобы какая-нибудь сорокалетняя женщина сделала меня.

Жирный, короткий, грязный ублюдок. Что еще можно про меня сказать? Ничего!

Все меняется. Раньше в порнобизнесе было не больше 20 ребят — Рэнди Вест, Питер Норт, я, еще парочка, и все. А сегодня любой думает, что может сниматься в порно.

В свое время я написал большую работу о том, что думают люди, когда им хочется оттянуть момент семяизвержения. Сам я не думаю о родственниках, бывших женах и газонокосилках, как это делают все. Я думаю о призраках. Я думаю: черт, если бы они существовали, то могли бы скакать туда-сюда через мою голову. От этого мне становится страшно. А страх — это лучший способ сдерживать себя от того, чтобы кончить.

Некоторые мужчины, желая сдержать семяизвержение, думают о других мужчинах. Это самое опасное, что может быть. Потому что если вдруг кончишь, твоя жизнь изменится полностью. Это будет похлеще эксперимента академика Павлова.

Я не люблю, когда люди, измеряя пенис, считают и яйца. Ненавижу это жульничество!

Я никогда не получал ранений на работе. А вот мой друг получил. В 1978-м он снимался с Самантой Фокс. Они делали сложный дубль — вид снизу. В самый ответственный момент на него упало осветительное оборудование. От одной из ламп у бедняги загорелись яйца. Если бы он не догадался прыгнуть в бассейн, мы потеряли бы неплохого актера.

Я никогда не употреблял наркотики, не имел никаких опасных привязанностей, никогда никого не ударил. Я обычный еврейский пацан из Квинса.

[Watercool]

Просто супер.Очень интересные статьи.Только сегодня заметил тему,и только что за полтора часа с маленькими перерывами прочел все.Спасибо огромное

[Watercool]

Это....еще вопросик.А можно ли его в Киеве как-то на подписку заказать?

[Bonjorno]

Это....еще вопросик.А можно ли его в Киеве как-то на подписку заказать?

Про подписку не знаю, а вот купить можно практически в каждой газетной раскладке.

[KeryA]

Июньский номер интересный получился) Разноплановые статьи о том "что изменит все?" довольно увлекательно, всем советую

[MultiTabs]

Артур Кларк
Писатель-фантаст, 88 лет, Шри-Ланка




Артур Кларк
Писатель-фантаст, 88 лет, Шри-Ланка

Стенли Кубрик искал человека, который мог бы написать сценарий «Космической одиссеи», и ему указали на меня (Кларк и Кубрик — авторы сценария «Космической одиссеи 2001». — Esquire). Кубрик сказал: «Что? Этот псих, который живет на дереве в Индии?»

Я живу в Шри-Ланке с 1950-х годов. Почему? Коротко отвечу: а как насчет пятидесяти английских зим? Ненавижу английскую погоду. Я приехал в Шри-Ланку нырять — и это было даже получше Великого барьерного рифа. Я понял: вот место, где надо жить.

Для меня мир — одна большая деревня.

Не люблю обобщений, но в любом городе мира можно найти и счастливо выглядящих людей, и несчастно. Все из-за погоды. Глупо я буду выглядеть, если на улице ветер и снег, а я иду с улыбочкой до ушей. Может, поэтому здесь больше улыбаются. Главное — что в Шри-Ланке, что в Лондоне — человеческое дружелюбие. Некоторые же просто не способны заводить друзей.

Я редко пью: так, пропускаю иногда стаканчик шерри Harvey’s Bristol Cream — единственный напиток, который я признаю. А пиво… Пиво — это же от слова «пи-пи»! Гадость ужасная.

Эпитафия нашей расе, написанная бегущими светящимися буквами, будет гласить: «Тем, кого боги хотят уничтожить, они сначала дают телевизор». Мы становимся расой созерцателей, а не созидателей. Но с другой стороны, смотреть телевизор — все равно что дышать: без него не обойтись. Человек может дольше прожить без еды, чем без информации. Загвоздка — в образовательной системе: людей надо обучать разборчивости. Только самодисциплина сможет противостоять тем волшебным силам, которые еще только будут вызваны нами к жизни. Иначе все станем морскими губками.

Деньги? Цып-цып-цып, мои хорошие. Чем их больше — тем лучше. С деньгами не всегда у меня клеилось: в 1945-м за мою идею спутникового вещания (Кларк в журнале Wireless World предложил принцип спутниковой связи. — Esquire) мне заплатили 15 фунтов. Тогда все деньги у меня уходили на научную фантастику и граммофонные пластинки.

Интернет я называю World Wide Wait: целая вечность пройдет, прежде чем получишь то, что надо.

Никогда не был в казино. В чем смысл? Нужно просто слепо полагаться на удачу. Это все шанс, шанс. Я не могу так. Я верю только в разум и логику.

Я мало сейчас думаю про прошлое — я уже там был. Мне больше интересно, что будет со всеми нами.

Сейчас интерес к космосу частично угас — и это понятно: такие волнительные мечты, как встреча с инопланетными существами, не материализовались. Интерес вернется, когда мы начнем заселять планеты. И это нам очень нужно. Когда народы открывают новые рубежи — появляются Гомер и Шекспир. Когда открывать больше нечего, наступает срок появиться Марселю Прусту, чей горизонт под конец жизни был ограничен одной комнатой. Неоткрытых континентов больше нет — человеку некуда больше двигаться. Как доказали психологи, человек быстро сходит с ума, если его изолировать от внешнего мира в тихом, темном помещении. Общество тоже может впасть в безумие при отсутствии достаточных побуждений к действию. Назревает бегство человека с Земли — оно и послужит толчком к началу новой эпохи Возрождения, к новому романтизму. Чувство изумления, почти утраченное нами, вернется — и с ним дух приключений. Элизабет Тейлор — такие женщины меня всю жизнь привлекали. Она мне как-то написала на своей фотографии: «Пусть твое будущее всегда будет весной». Неплохо, да? Из какой-то песни, кажется.

Наука и женщины — страшно разные вещи. Ты женился — и то и другое вдруг начинает казаться самым главным в жизни. Но так не бывает, чтобы и то и другое одновременно были главным! Моя супружеская жизнь продлилась всего шесть месяцев. Жаль, что так вышло. Мэрилин уже мертва сейчас, и у меня не осталось никаких связей с ее семьей. Если я обидел Мэрилин — мне, правда, очень жаль. Наверное, моя самая большая ошибка в том, что я так и не был по-настоящему женат.

Люди, возможно, на самом деле хуже, чем я о них писал. Но я думаю: если тебе в принципе нравятся люди — возможно, они от этого твоего мнения становятся лучше.

О чем я мечтаю? Было бы неплохо, если бы Билл Гейтс доставил меня на личном самолете в Сомерсет, в Англию, где мой родной дом. Я бы взглянул на него одним глазком — и был бы абсолютно счастлив. Но я и хочу этого, и боюсь одновременно: в этом доме сейчас одни лишь призраки.

Я стал нырять, потому что хотел ощутить невесомость, почувствовать себя в космосе. Я занялся наукой из-за детских игральных карт. На них были динозавры — а я всю жизнь сходил с ума по динозаврам. У меня и сейчас в саду вместо садового гнома — динозавр.

У меня было идиллическое детство — как в английской литературе. Я вырос на ферме. Там по соседству жила семья Килл — их мальчики давали мне журналы с научной фантастикой. Моя мать рассказывала мне истории про привидения. Брат Фред думает, что так я и стал писателем. Еще помню, как мать кричала на меня: «Чертов идиот!» Как она была права. Не помню, чтобы хоть один раз танцевал. Ну, может, пару разиков было. Нет, танцульки — это все не для меня. Я иногда страшно старомоден.

Полиомиелит (Кларк болен им с 1962 года. — Esquire) — это не та штука, с которой можно сражаться. Делаю, что врачи говорят. Просто живу с этим. Поверьте: 88 лет и болезни — это намного лучше, чем альтернативный вариант.

Многое из того, что я предсказывал, — не сбылось. Но никаких разочарований с моей стороны. Да, я думал, что планеты будут заселены в 2000 году. Зато теперь возможны такие вещи, как Esquire на русском. Это же фантастика — я серьезно. Просто не верится — если вспомнить, что из себя представлял мир еще каких-нибудь тридцать лет назад.

Я был в СССР в 1984 году. В Ленинграде, куда бы мы ни ехали, — везде на нас глазели, на наш шикарный правительственный лимузин. Гадали: что это за шишку там везут. Помню, нас остановил милиционер, попросил у водителя документы. Ничего себе, думаю. «Скучно ему на посту, хочется чем-нибудь заняться — вот и решил нас проверить», — объяснили мне мои гиды. Еще помню, что в СССР всех женщин почему-то звали Светланами: Светланой была жена моего друга космонавта Алексея Леонова. Светланой была моя переводчица. Я ей рассказываю, как обедал как-то в Нью-Йорке с дочерью Сталина, и ее тоже звали Светланой. Она мне отвечает: «Так меня в честь нее и назвали».

Чаще всего люди утрачивают способность к дерзанию. На этом все — можно ставить точку.

Рэй Бредбери? Мы с ним знакомы — милый человек. Может, он допишет мою книгу «Последняя теорема»? Мне уже не осилить. Эй, Рэй!

Хорошо быть номинированным на Нобелевскую премию (в 1996 году Кларк был номинирован за идею спутниковой связи. — Esquire), но так, чтобы тебе не грозил ужас победы. Иначе пришел бы конец моей спокойной жизни. Тем более что у меня уже есть рыцарский титул — я «сэр», и мне хватает.

От заботливости, как и от других добродетелей, мало толку — если она не бессознательна.

Действительно цивилизованным достоин называться тот, кто способен увлеченно трудиться всю свою жизнь. Даже если ему не нужно зарабатывать на хлеб насущный.

Бессмертие будет достигнуто в 2090-х годах — я утверждал это в 1960-х. До сих пор говорю: если человек здоров и у него хорошая память — не вижу никаких возражений против того, чтобы он жил вечно. Но если прожить тысячу лет… Думаю, ему будет немного скучно.

Я до сих пор утверждаю, что машину времени нельзя изобрести: отправившись в прошлое, ты можешь так изменить настоящее, что тебя самого в нем не окажется. Телепортация — вот это вполне осуществимо. Только сам процесс разложения человека на элементы, а потом сборки будет занимать много времени. Проще — дойти.

Я так плодовит на книги, потому что всегда относился к писательству как к хобби.

Ненавижу жестокость — любого рода, как к людям, так и к животным. Мой дедушка был охотником, но охота в те времена являлась необходимостью. Сейчас — нет, а мы продолжаем убивать. Я не имею в виду, конечно, убийство курицы.

Пришельцы — чушь собачья. Нет ни одного достоверного факта, подтверждающего их существование. А тарелочки — это или чьи-то шутки, или ястребы.

Я принес себя в жертву науке? Умру от смеха. Это вовсе не так. Я получал массу удовольствия. Ничего больше не умел делать — и не делал.

Я неплохо устроился. У меня здесь огромная библиотека. Дышу океаном. Слушаю музыку — в основном симфоническую и фортепианные концерты. Или, например, последний альбом Rolling Stones.

У меня на столе две полки со времен войны, когда я служил в авиации (Кларк во время войны работал над секретным заданием: радаром. — Esquire). На одной написано «IOR», что значит: «бомбы — к полной готовности». Сюда я кладу бумаги, которые надо изучить немедленно. «AOG» на второй полке значит: «самолеты — на посадку». Эти дела подождут.

Ко мне приезжал недавно Алексей Леонов, и Эдвин Олдрин (второй человек, ступивший на Луну. — Esquire) был у меня. Юрий Гагарин тоже был в Шри-Ланке. До сих пор храню подарок Леонова — обломок самолета, в котором разбился Гагарин.

Ни одна страна не может позволить себе отвлекать одареннейших своих граждан на такие нетворческие и паразитические занятия, как реклама, право и банковский бизнес.

Смехотворная теория: американцы не были на Луне, а фильм про высадку «Аполло» на самом деле сняли мы с Кубриком. Все эти разговорчики ведут люди, которые вовсе не являются идиотами, но притворяются ими — самый опасный тип. Да, кстати, раз я написал сценарий к такому фильму — почему же мне до сих пор не заплатили за услугу? Несколько лет назад, ради смеха, я даже послал в НАСА письмо с этим вопросом.

Вот мое пророчество: цифровую эпоху сменит эпоха голографии. Мне подарили недавно стеклянный куб, внутри которого — голографический рисунок. Настоящее чудо.

Разум, как и другие качества, развивается в борьбе. Несколько миллионов лет назад дельфины и киты покинули поле битвы на суше и вернулись в море. Мозг у них мощнее и больше нашего — они могли быть равными нам. Но неизменность окружающей их морской среды не предъявляет особых требований к разуму. Я хочу сказать, что только тупицы останутся на земле — истинный гений расцветет лишь в космическом пространстве.

Чего я боюсь? Где эта ужасная белая моль, которая здесь летала?

Совет начинающим писателям: читайте по крайней мере одну книгу в день, пишите как можно больше. Изучайте воспоминания писателей, особенно записки Сомерсета Моэма. Писательские курсы — это все тоже очень пригодится. Но только все авторы, которых я знаю, были самоучками. Хемингуэй сказал как-то: «Профессия писателя не требует полной занятости».

Не хотел бы я сейчас владеть автомобилем: на нынешней ранней стадии своего технического развития автомобиль владел бы мной. Я даже не могу в нем читать.

Мой персональный рай выглядит так: вокруг меня мои книги. Но они и так вокруг меня. Чего мне не хватает, так это собачки, чихуахуа по имени Пепси. Она когда-то жила у меня. Еще жила горилла, похожая на Кинг-Конга. А кстати, это здание в Нью-Йорке, Empire State Building, по которому карабкается Кинг-Конг, — оно еще на месте?

[MultiTabs]

Июньский номер интересный получился) Разноплановые статьи о том "что изменит все?" довольно увлекательно, всем советую wink.gif

после прочтения википедии о Технологической сингулярности и парочки исходящих оттудова ссылок эсквайровская статейка показалась достаточно простенькой)))

Сообщение отредактировал MultiTabs aka GlowMan - 27-08-2009 - 19:07:20

[Bonjorno]

Майкл. Джексон.

Музыкант, скончался 25 июня 2009 года в возрасте 50 лет в Лос-Анджелесе


Я такой же, как все. Порежусь — и пойдет кровь.

У меня одна из самых длинных музыкальных карьер в мире. И я страшно горд, что стал тем избранным, кому была дарована неуязвимость.

Я стал музыкальным ветераном еще тогда, когда был ребенком.

Все, кто стал звездой в детстве, проходят через один и тот же период страданий. В какой-то момент ты уже не тот очаровательный ребенок, каким был совсем недавно. Ты растешь, и это не нравится тем, кто вокруг тебя. Потому что они хотят, чтобы ты был маленьким вечно.

Мой отец был гениальным менеджером. А я хотел, чтобы он просто был отцом.

Я думал о структуре музыкального произведения с детства. Пожалуй, самое большое влияние на меня оказал Петр Чайковский. Если вы возьмете «Щелкунчика», то увидите, что каждая мелодия там — это хит, все до единой. И я подумал: «А почему в поп-музыке не может быть такого альбома, где каждая песня — это хит?»

Самый лучший способ научиться — это смотреть на то, как работает мастер.

Я всегда хотел создавать музыку, которая будет влиять на последующие поколения и вдохновлять их. Ну, в самом деле, кому интересно быть смертным?

Я никогда не говорил: «Я — Иисус». Но, наверное, какие-то параллели между Христом и мной все же есть. Может быть, я был послан сюда, чтобы нести благую весть через танец. Но у меня нет никакого комплекса мессии.

Почему вы не говорите людям, что я пришелец с Марса? Напишите, что я пожираю живых куриц и каждый вечер устраиваю ритуал вуду. Люди поверят всему, что вы скажете, потому что вы — журналисты. Но если я, Майкл Джексон, скажу: «Я — пришелец с Марса, пожираю куриц живьем, и каждый вечер у меня танец вуду», люди скажут: «Черт, этот Майкл Джексон безумец. Он совсем спятил. Теперь вообще ни одному его слову нельзя верить».

Если бы все те обитатели Голливуда, кто перенес пластическую операцию, решили бы в один момент уехать на каникулы, в городе не осталось бы ни одной живой души.

Чем больше звезда, тем больше лжи.

Людям кажется, что они знают меня, а мне кажется, что они ошибаются.

Мне нравится E.T. (персонаж фильма «Инопланетянин» Стивена Спилберга. — Esquire), потому что он напоминает мне меня самого. Кто-то из другого мира спустился сюда, на землю, и ему 800 лет, и он способен научить тебя мудрости и способен научить тебя летать. Это же великая вещь. Разве есть кто-то, кто не хочет научиться летать?

Я мечтательный и творческий человек. Господь дал мне определенные таланты. Ненавижу эту аналогию, но я в чем-то похож на Диснея — я талантлив, но не умею управляться с делами.

Я никогда не боялся выйти на сцену. Я чувствую себя там значительно комфортней, чем где-то еще.

В доме, полном людей, легче всего почувствовать себя одиноким.

Я всегда хотел немного внимания.

Если, приходя в этот мир, ты чувствуешь, что любим, и, покидая его, ты чувствуешь то же самое, то все, что произойдет между этими двумя событиями, поправимо.

Cамая сильная вещь в мире — это человек и его молитва.

Так хорошо быть живым.

[Watercool]

Коротко как-то,но все же интересно)Спасибо

[Bonjorno]

Шакил О'Нил



Если бы я был художником, меня бы звали Шакассо.

Как сказал Аристотель, мастерство — это не одноразовое достижение, а привычка.

Недавно двое моих детей подрались. Я заставил их взяться за руки, связал носком и сказал: «Теперь я хочу, чтобы вы поднялись по лестнице наверх и спустились обратно, а после сказали друг другу «Я тебя люблю». Когда они вернулись, их уже смех разбирал.

Я в первую очередь маменькин сынок.

Со второго по четвертый я был ангелом. А в четвертом я стал превращаться в школьного клоуна. Из простого хулигана дошел до малолетнего преступника среднего уровня. Привык носить с собой нож. Отец и мой дядя Майк говорили мне: «Когда-нибудь ты влипнешь в историю и тебя посадят». Моя жизнь изменилась, когда мне было около тринадцати и один парень обозвал меня за то, что я что-то такое выкинул в классе. После уроков я его поймал и избил. Когда он упал, я пнул его ногой, а у него начался эпилептический припадок. Тогда из машины выскочил какой-то мужик и положил что-то ему в рот, и припадок прекратился. Если бы того дядьки рядом не оказалось, парень мог бы умереть, и мне тогда точно был бы каюк. С этого дня я стал другим человеком.

Баскетболистом меня сделал отец. Он дал мне мяч и велел играть с ним и спать с ним. Я клал его под голову вместо подушки, и шея у меня от этого никогда не болела.

Проблемы меня не волнуют. Меня волнуют их решения.

Мой секрет? Увидеть и уже не терять сосредоточенности.

Выхожу однажды с тренировки, а мне навстречу расстроенная дамочка. Что стряслось? «Мой сын не носит ничего, кроме ваших кроссовок, а я не могу их купить, потому что они стоят целую сотню». Лезу в карман: «Нате». «Мне не нужны ваши деньги, — говорит. — Почему вы, спортсмены, не можете выпускать обувь, которая была бы людям по карману?» Я думаю про это по дороге домой и вспоминаю, как просил отца купить мне «джорданы». Он сказал: «За сто долларов? Ну нет». Посоветовал мне найти работу. Вот как мы стали делать недорогую обувь. Теперь вы можете зайти в любой спортивный магазин в округе и найдете там «шаки» за тридцать девять долларов.

Уважать — значит слушать.

Секс — это искусство. А любовь — забота о том, с кем занимаешься этим искусством.

У меня красивая жена, потрясающая семья и много друзей, у меня куча денег, у меня уйма разных вещей, Ferrari, с которого я содрал крышу и превратил его в авто с открывающимся верхом, да еще два особняка на воде, степень магистра по уголовному праву, я коп и вдобавок хорошо выгляжу. Так что мой процент попадания с линии штрафных (40%. — Esquire) — это просто способ, которым бог говорит, что никто не совершенен. Если бы я выбивал девяносто процентов, это было бы просто неправильно.

Когда я состарюсь, перееду в специальное заведение для престарелых. Не хочу слоняться по дому и отравлять жизнь детям. Но мне не всякое заведение подойдет. Я хочу себе весь верхний этаж. С одной стороны телевизор, с другой видеоигры. Три тысячи квадратных метров — этого мне, пожалуй, хватит.

[Watercool]

Не понравилась статья

[Watercool]

Венсан Кассель



Да, я люблю отрицательные роли.

Когда мне было 17 лет, я поступил в цирковую школу. Но, слава богу, у меня хватило ума ее бросить. В противном случае, сегодня перед вами сидел бы клоун - злой, опасный и почти наверняка разочарованный.
Меня никогда не беспокоила мысль о том, что я сын великого актера (Жан-Пьер Кассель - известный театральный актер, часто снимавшийся в кино. - Esquire). Наоборот, это очень помогает. Пока отец был жив, у меня всегда был кто-то, с кем можно было поспорить.

Нет, я не парень с улицы. Я вырос в хорошем районе и ходил в хорошую школу. Но я вырос на хип-хопе, и у меня даже брат этим занимается. Я все время думаю о том, что хорошо было бы с ним поработать. В хип-хопе он король. Но, если быть честным, до Ву-Танга он все же не дотягивает.

Вообще-то я не люблю рассказывать про свою жизнь, но иногда я все же делаю это, и когда я делаю это, я понимаю: черт, вот этого-то как раз и не нужно было делать.

Я люблю краткость. Когда в 1995 году ко мне подошел Матьё Кассовиц и за¬говорил про «Ненависть» (драма Кассовица с Касселем в главной роли, рассказывающая о парижских пригородах. - Esquire), я сказал: «Слушай, это, похоже, будет офигенное кино, но я не мальчик с окраины, я не жил на улицах, не держал под матрасом пистолет, никого не избил, никому ничего не впаривал, не воровал в супермаркетах, и меня не приводили в полицию». А Кассовиц сказал: «Не ссы».

Если ты можешь делать кино, которое не щекочет ноздри, а бьет в нос, и если у тебя есть деньги для того, чтобы послать всех на хер и снять свой фильм именно так, как ты хочешь, и если у тебя есть возможность позвать самых крутых актеров со всех стран мира - вот это и есть счастье.

Поверьте, в мире существует несколько вещей, ради которых стоит жить.

Сниматься в кино - это как процесс обольщения. Ты должен разжечь в других страсть к своей персоне. Все в порядке, пока ты делаешь это инстинктивно. Но как только ты начинаешь просчитывать каждый шаг - все, конец. Сам не заметишь, как станешь вторым Депардье.

В своих фильмах американцы всегда дают мне роли подонков. Но я им мщу: делаю своих подонков круче, чем их герои.

Помню, что когда обо мне впервые написали в английской прессе, это был страшный удар под дых. Потому что там меня представили как «того француза, который дублирует у них Хью Гранта».

Мой дом - это Париж, и я стопроцентный парижанин со всем плохим и хорошим, что из этого следует. Не думаю, что когда-нибудь я смогу уехать отсюда надолго. Мы, парижане, вообще редко покидаем свой город.

Чтобы вы знали: в тот день, когда я получил права, я прыгнул в тачку и держал 230 всю дорогу от Парижа до Ниццы.

Наедине с собственным безумием надо всегда чувствовать себя комфортно.

Если бы ещё совсем недавно меня спросили, что бы я делал, если бы узнал, что через пять минут Земля разлетится к чертовой матери, я бы сказал так: сел бы в самолет и прыгнул с парашютом, чтобы напоследок получше разглядеть пи**ец. Но сейчас я понимаю, что просто предпочел бы в последний раз заняться любовью, надеясь на то, что та женщина, которая будет в этот момент рядом со мной, окажется моей женой.

Никогда не думал, что женюсь на актрисе.

Впервые я встретился с Моникой на съемках «Квартиры» (фильм режиссера Жиля Мимуни 1996 года. -Esquire). Знаю, что так могли бы сказать все, кто ее знает, но я влюбился в нее с первого взгляда. А потом мы снялись вместе в целой куче фильмов. Но это не какой-то рекламный трюк. Просто когда-то Серж Гинсбур сказал, что кино - это слишком чувственный бизнес, чтобы оставлять в нем свою жену без присмотра. А я, похоже, воспринял это очень близко к сердцу.

Если бы не Моника, я бы точно просрал «Необратимость» - наш с Моникой лучший фильм. Гаспар Ноэ (режиссер фильма. - Esquire) подошел ко мне в клубе в пять утра и спросил, могу ли я заняться с Моникой настоящим сексом перед камерой. Строго говоря, я послал его на х**. А потом я позвонил Монике и рассказал ей об этом. «Знаешь, что, - сказала она. - А давай позовем его к нам на обед. Пусть расскажет обо всем поподробнее».

«Необратимость» начинается с того, что Монику насилует в переходе какой-то ублюдок. Это был шок. Все, кто посмотрел фильм, подходили ко мне и говорили, что даже представить себе не могут, как я пережил съемки этой сцены. Но правда очень банальна: Моника испугалась, что я могу набить этому актеру морду, и попросила меня уехать. Так что я устроил себе выходные на юге Франции, и на площадке меня просто не было. Какие-то люди спрашивают меня, как я вообще мог допустить такую сцену - насилие над собственной женой. Но эти люди ничего не понимают. То, что происходит по ту сторону экрана - это просто два актера, которые получают кайф от работы. К тому же пенис ему все же подрисовали на компьютере.

Наверное, мой самый любимый фильм - это «С широко закрытыми глазами» (последняя работа Стэнли Кубрика. - Esquire). В первый раз я посмотрел его в одиночку. Как только закончились титры, я позвонил Монике и сказал: «Слушай, нам нужно посмотреть это кино вместе». Вы ведь помните концовку? В самом конце фильма Николь Кидман говорит: «Ну вот, все что нам остается - это отправиться домой и потрахаться». Как мне кажется, это самая смелая штука на земле. Представляете, это же последние слова Кубрика. Его самые последние слова в этом мире. И он говорит: «Давайте потрахаемся». Вот и я так думаю: разве мы здесь не для того, чтобы дать кому-то жизнь?

Самая важная добродетель кинематографа, на мой взгляд, заключается в том, что это один из последних видов искусства, который все еще способен провоцировать людей.

Кино надо снимать так, чтобы после него не хотелось продолжить вечер в Макдональдсе.

Бордели и больницы – вот где я люблю сниматься.

В кино довольно много правды: шлюх часто игают шлюхи, сутенеров часто играют сутенеры, а уж всех трансвеститов всегда играют трансвеститы. А вот вместо наркотиков тебе вечно норовят подсунуть какую-то херню типа лактозы.

Люблю такие сценарии, где в каждой новой сцене я появляюсь с новой девчонкой или на новой машине.

Ненавижу, когда актеры идут в рекламу и начинают лезть из телевизора в каждый дом, предлагая купить какое-то дерьмо. Но спросите меня, стал бы я делать что-то для Гуччи, и я первым делом скажу: сколько платят? Я актер, и моя работа - сниматься за деньги. Чего я не стану делать ни за что на свете -сниматься голым по пояс в рекламе парфюмерии.

Никак не научусь понимать, почему люди делают те уродливые вещи, которые они делают.

Мне нравятся безумцы. А еще больше мне нравятся безумцы, умеющие управлять своей судьбой.

Приближение старости странная штука: раз - и ты вдруг начинаешь понимать, какие вещи ты любишь на самом деле, а какие - нет.

Надо всегда хранить в себе ту ярость, которая была дана тебе при рождении.

Я никогда не хотел трахнуть Дженнифер Энистон.

[Watercool]

Классный,смелый рассказ)Очень понравился.Полностью в оригинале,потому есть маты

[TEKstile]

концовка в виде откровенного признания порадовала

[k0m1kc]

Занимательный рассказ... мне всегда Кассель нравился,как актёр...
Зы:"Необратимость"-действительно шокирующий фильм....

Сообщение отредактировал k0m1kc - 23-11-2009 - 00:46:32

[Bonjorno]

Стивен Спилберг



люблю всех, чьи мысли идут дальше ведерка с попкорном.

Раз в месяц небо падает мне на голову. В эту минуту я очень ясно вижу перед собой фильм, который буду снимать. Но перед тем, как приступить к съемкам, я обязательно сажусь и смотрю 4 фильма: «Семь самураев», «Лоуренс Аравийский», «Эта прекрасная жизнь» и «В поисках» (вестерн Джона Форда. — Esquire). И никак иначе.

Представьте: 100 человек бегают вокруг, делают свою работу, пытаются потрясти своих партнеров, роняют вещи, делают ошибки, плачут над ними, теряют над собой контроль, запираются в гримерках, плюются кофе и сорят деньгами — а вы просто сидите, смеетесь и говорите себе, что кинобизнес — это великолепный, дурманящий карнавал. Потому что если вы принимаете его слишком близко к сердцу, он вас убьет.

Телевидение научило меня лишь одному: нет ничего более отвратительного, чем крупный план — от подбородка до лба.

Сейчас люди уже не хотят просто смотреть новости, они хотят быть там, в новостях. Сегодня любой из нас может сотворить крупную новостную бомбу, совершив мелкий, никчемный невротический поступок.

Некоторые люди очень наивны. Я вспоминаю женщин из Джорджии, у которых были контакты первой степени. Они рассказывали, что видели сияющий объект, пронесшийся прямо над их головами. На передней части объекта горели три яркие буквы: Н, Л, О.

Когда мне было десять лет, родители запрещали мне смотреть телевизор. Они завешивали экран тряпкой и пристраивали сверху цветы и всевозможные штуки — в специальном порядке. Иногда отец даже оставлял где-нибудь волосок в особом положении, чтобы можно было точно понять, снимал ли я пыльную тряпку со старого 9-дюймового экрана. Но я всегда находил этот волосок и до прихода родителей успевал положить его на место.

Я бы очень хотел — но пока этого не сделал — снять настоящее кино о любви. А еще я бы хотел снять такой старомодный мюзикл: поют-говорят, говорят-поют. И танцуют.

У меня никогда не было блондинки. У всех моих женщин были темные волосы.

Когда я снимал первые короткометражки, мне помогали такие же хлюпики, как я. Мы ходили в одну школу, и нам просто нечего было делать по субботам. Тем моим одноклассникам, кто к тому времени уже встречался с девчонками, — им на мои фильмы было наплевать. В 12 лет им казалось, что кино — это детская возня. Так что мне помогали те, кто, так сказать, поздно попробовал жизнь на вкус. Зато такие люди потом создают счастливые семьи — в отличие от тех, у кого не было времени на мои фильмы. Мне потом много рассказывали про них, про этих крутых парней — все они живут в разводе и стали либо нищими, либо полицейскими.

Снимая сиквелы, вы превращаете искусство в науку.

Я не пью кофе. Я не употребляю спиртного, я не курю, обхожусь без наркотиков. Единственное, что я делаю, — это обкусываю ногти. Вот и все.

Снимать фильмы противно человеческой природе. Если бы господь бог действительно хотел, чтобы человек снимал фильмы, Томас Эдисон родился бы тысячу лет назад.